Вглядываюсь в облака из иллюминатора и чувствую: в моем мозгу оживает, ворочается, кряхтит довольно неприятная мысль. И, пожалуй, не одна, а целых три. Человек должен видеть афинский Акрополь в 12–15 лет. Я опоздала на несколько десятилетий. Значит, меня ждут, на выбор, три ситуации...

Первая. Увидев Акрополь, я, умудренная долгим опытом архитектурных постижений, понимаю: Европа, поверив восторгам древних римлян, более двух тысячелетий пребывает в заблуждении относительно архитектурных достоинств Древней Эллады.

Вторая ситуация. Нет, с Элладой все в порядке. Дело — в другом. Из чистейшего источника искусств каждый должен утолять жажду, как только почувствует в том необходимость. Устав так долго ждать встречи, я уже не могу ощутить целительного для человеческой души эстетического потрясения. Увы, эллины. Увы, создатели Парфенона — Мнесикл, Иктин, Калликрат и Фидий вместе с другом твоим, правителем Афин Периклом. Увы всем нам.

Ситуация третья. Встреча состоялась: никто никого не обманул, но... По возвращении в Петербург мне придется признаться в том, что много лет я вводила в заблуждение своих доверчивых студентов и слушателей. Никакие упования эллинов на Вселенскую гармонию в Петербурге не воплотились. Никакого переселения душ эллинских с мраморных скал Средиземноморья в топи Невской дельты не произошло. Платон, Плотин, Овидий и Вергилий зря на Вечность свои надежды возлагали.

Самолет приземляется. Едем в Афины. Представитель встречающей фирмы — излучающий довольство грек из Ташкента — сообщает радостную весть: за следующим поворотом — самый-самый красивый вид на Акрополь. Делаю последнюю попытку избежать неотвратимого. Нет, думаю, меня на туристическую наживку не поймаешь — смотреть не буду. Чувство держит верх — взираю...

О, господи! Силуэт блистательного Парфенона на взлете мраморной скалы будто протягивает ко мне руки и будто говорит: «Где ты была так долго, я так давно тебя жду!» Думаю: совсем нервы расшатались. Нет, судя по просветленным лицам моих попутчиц и глазам, полным счастья, встреча состоялась, и не только для меня.

Грек из Ташкента не упускает возможности сказать при случае: «В Греции есть все». Да, думаю я, есть все и одновременно: хорошее — плохое, умное — глупое, прекрасное — безобразное. Например, очень похоже, что жители современных Афин и столица Древней Эллады принадлежат к параллельным мирам, ничем друг с другом не связанным. Спрашиваю у экскурсовода, верны ли мои грустные предположения. Она соглашается, уточняя, что очень многие из местных жителей ни разу не поднимались на Акрополь, а потому в 1994 году в школьные программы была включена история Древней Греции.

Я до сих пор сижу в том автобусе, что пробирался через узкие улицы древних Афин. Сижу, замерев от потрясения. Сижу — и не могу поверить услышанному. Вся Европа изучает историю Эллады, как Библию. Только греческие школяры не принимали в том участия. Кто же они — современные греки, откуда появились, куда идут и зачем? Убедиться в том, что позабывших свои корни ждет пустота Не-Бытия?

По воскресным дням вход в музеи свободен. Разрабатываю маршрут: от Агоры (главной площади древних Афин) пройти к Парфенону (главному храму древних Афин) путем Панафинейских торжеств. Устраивали эллины такие общегосударственные демонстрации в середине лета. Сначала девы, заточённые на несколько месяцев в одном из помещений Парфенона, ткали пеплос — узорчато-изукрашенный покров для Девы Афины (Парфенос), покровительницы города. Потом все жители Афин собирались на Агоре, выстраивались торжественной процессией и шли к Парфенону, чтобы передать благодарственный пеплос жрецу Богини. Какой смысл в подобном шествии? Веселье до и после? Пройдем — увидим — постигнем суть. Если сможем...

Пробираюсь через Плакку — центральный район древних Афин. Не думайте, это — не пустяшное дело. По воскресеньям во всей Греции устраиваются вещевые ярмарки. На них каждый может утолить свою страсть — что-нибудь кому-нибудь продать.

В 10 часов утра музейные служители открывают врата в другой мир, где от страстей былых живы лишь воспоминания. Вхожу и остаюсь наедине с камнями, что поднимались над Агорой когда-то храмами, театрами и стоями (крытыми галереями, в тени которых собирались любители философских бесед). Среди камней — архитектурные обломы: детали колонн, когда-то возносившихся в Небо гордым строем.

Несколько обезглавленных статуй по-прежнему церемонно восседают в креслах, украшенных львиными масками. То архонты — высшие должностные лица древних Афин. Светящийся бело-розовый мрамор. Струящиеся складки хитонов. Печальные петербургские мысли всегда об одном и том же — почему то, что было, и здесь куда-то сплыло?..

Архонты должны были заботиться о благополучии сограждан. Вместо этого они занимались политиканством, стремясь доказать Спарте и прочим городам-полисам Эллады, что «в Афинах есть все», а значит, именно афинские правители должны решать судьбу всех эллинов. Результат в веках неизменен: и здесь демократию погубила демагогия — искусство обольщать народ неисполнимыми надеждами. Сладкоречивый гул лживо-благостных намерений и сегодня стелется у подножий мраморных кресел с мраморными архонтами без голов. Справедливо отбитых.

Нахожу алтарь Зевса, возле которого собирались все афиняне, чтобы двинуться к Акрополю. Мысленно возлагаю на мраморную плиту, нет, не жертвенного ягненка, даже не букет цветов, а свою благодарность за то, что родилась из головы Зевса прекрасная Дева — Богиня Афина, любившая менять наряды.

Смотрите, тени древних афинян уже выстроились в процессию — змею, называемую Панафинейским шествием. Во главе — архонты с пеплосом. В хвосте — рабы и женщины, удостоенные чести примкнуть в этот день к афинским гражданам. Сегодня праздничным путем идем я да руинные кошки с бесчисленным потомством. Путь недолог, но насыщен впечатлениями...

Мраморные плиты, отполированные многоногими толпами эллинов, привычно, как две с половиной тысячи лет до нас, текут не вниз, а бегут вверх, к отрогам Акрополя. Серпантин в крутых извивах подводит к глухой стене из циклопических мраморных глыб. В стене — узкий портал. Через такой портал могут одновременно пройти, самое большее, два человека. Значит, процессия должна была замереть перед входом, а потом, протиснувшись через щель, увидеть картину многоступенного восхождения на Акрополь во всей полноте, неожиданно и резко. Будто занавес распахнулся, и начался потрясающий Спектакль!

Начинаю в Небо Эллады восхождение... Три поворота маршей мраморных лестниц. Центральная площадка. Справа — мраморный откос, с которого в Небо печально глядит, не то о чем-то молит, не то кого-то прощает, храмик Ники Аптерос — Бескрылой Победы. Афиняне Богине крылья оторвали, чтобы не могла она покинуть их Акрополь... Что это? Чудовищный поступок детей, избалованных покровительством Богов и забывших, что каждый сам за Будущее своей страны отвечает? А может быть, до мысли этой простой еще не доросших? Впереди — Пропилеи: многоколонный парадный вход на Акрополь. Величественные дорические колонны, что ныне держат лишь Небо, задают ритм движения и особое состояние — столь же торжественно-приподнятое. В древности далекой тень от крыши парадного входа отмечала границу между двумя Мирами. Один Мир, оставшийся за тенью, принадлежал людям. Другой Мир, ожидавший тех, кто преодолеет тень, принадлежал Богам. Не отставайте...

Парфенон смотрит на восходящих через Пропилеи. Он, действительно, смотрит всеми своими колоннами. Тоже дорическими. Тоже величественными. Робко взглянув на него в ответ, я понимаю свое первое впечатление. Парфенон — столь высоко одухотворенное художественное произведение, что он просто не может быть косной материей. Парфенон, несомненно, — живой: думающий, чувствующий, наблюдающий и... сострадающий.

В V веке до новой эры поднявшихся на Акрополь встречала гигантская бронзовая статуя Афины Промахос. Представьте 17-метровую фигуру, что выше Парфенона, — и возникнет физически ощутимая боль: резкая, грубая, до крика. Чем вызвано появление столь мощного аккорда? Чтобы смертные боялись Богов, ощущая свое ничтожество в сравнении с Теми, Кому принадлежит Вечность? Вряд ли. Значит, чтобы продемонстрировать силу афинян, имеющих такую покровительницу...

Ах, Перикл, страшный опыт Петербургского бытия тебя разоблачает: ужасная в грандиозности своей Афина-Воительница — символ имперских притязаний, пробивающихся в недрах высоко-гражданственной Эллады.

Ах, Перикл, ради славы Афин ты втянул всех эллинов в безумие самоистребления в бесконечных Пелопоннесских войнах. Именно ты, лучший из сынов Эллады, допустил оборачивание высокой гражданственности первой гражданской войною.

Ах, Перикл! В классических Афинах и ты должен был стать образцом Правителя. Должен был, но не стал — полил красоту Парфенона кровью своих сограждан. Ах, Перикл, не первый ты и не последний.

Не знаю, сколь долгим было предстояние афинян перед грозной Богиней. Интересно другое: Парфенон — рядом, а процессия поворачивает в противоположную сторону — туда, где держат портик Эрехтейона ионийские девы — коры. Зачем? Чтобы, под внимательным взглядом многоколонного храма, подготовиться к предстоящему?

Процессия движется вдоль обрыва скалы над покинутым людьми городом. Голова видит хвост, хвост видит голову, ощущая грандиозность действительно все-афинейского представительства. Интересно, музыка звучала? Может быть, хор, как в древнегреческой трагедии, объяснял сущность происходящего? Или восходящие сами пели гимны во славу Богов? А может быть, афиняне шли молча, и в тишине, висевшей над Акрополем, оживал мерный ритм их многотысячных шагов? Шаг за шагом, шаг за шагом, все ближе и ближе к Великому храму, где ждет Она — божественно-прекрасный идол, хранительница города, горделивое олицетворение власти горожан над Миром.

Ждет афинян Афина... Придут — не придут? Придут — не придут?! Приходите: я поддержу силу духа в вашем смертном теле, и будете вы как мы — Боги. Приходите: Богам необходимо поклонение. Приходи-и-ите... Нет, давным-давно шагов уже не слышно: была Эллада да минула. Почему? Что вознесло Элладу к Небесам и что Элладу сгубило? Молчащий мрамор тайн не раскрывает.

Через день после восхождения на Акрополь я вернулась в Петербург, где меня ждала привычная жизнь: слушатели — лекции — экскурсии, названные мною «Приглашение в Парадиз». Я сразу же предупредила пришедших насладиться красотой Града на Неве, что не знаю, как будут развиваться события по возвращении моем из Эллады. Все может быть. И разочарование, которого я не смогу скрыть от них, может быть тоже.

Мы стояли на Иоанновском мосту через Кронверкскую протоку, что ведет в Петропавловскую крепость. Ровно в полдень грянул выстрел пушки, и мы двинулись, подобно панафинейской процессии, по Петербургскому маршруту — по Веселой земле, полной печали, или по Заячьему острову в самом центре Невской дельты. Врата остаются в стороне. Движемся по окоему Заячьего острова. Оси, как положено, заставляют двигаться вперед. Ракурсы, как привычно, заставляют замирать на месте от восхищения. Стелющиеся по Земле горизонтали, взмывающие в Небо вертикали. Нет — просчетов нет, напротив, после Греции все впечатления острее и точнее.

Переживание видимого убеждает: изначально Петербург строился, как того требует пространственно-временная режиссура. Это сразу же начало превращать Город в архитектурный театр, где идет особое представление. В нем актеры — дворцы и храмы. Зрители — горожане. Возникает вопрос — каково содержание Спектакля? Шествие по Веселой земле имеет кульминацию — красивейшую из петербургских панорам. Чтобы ее увидеть, необходимо обогнуть Нарышкин бастион, выйти на разлив Невы перед Василеостровской стрелкой и убедиться... В чем?! В том, что сооружения на Стрелке — не «Акрополь на Невских берегах»?! В том, что все это — просто остров меж двумя рукавами реки, на оси которого поставлена Биржа в виде периптерального, как Парфенон, храма с двумя маяками слева и справа в виде ростральных колонн, как было принято когда-то в греко-римской архитектуре?! И только?!

Нет. Посмотрев на картину, открывающуюся в главной точке восприятия дивной красоты прекраснейшей из петербургских панорам, я произношу то, что никогда не устану повторять...

Сто лет Город ждал, когда Василеостровская стрелка найдет свою художественную тему. Архитекторы-классицисты увидели ее в поэзии античного храма в окружении дорических колонн, что воздвигнут на подиуме — «корабле», противопоставленном Невскому току. Столь удачно найденное решение позволило Петербургу превратиться в художественное произведение самого высокого — градостроительного — искусства.

Смотрите! Ряды дворцов, всплески шпилей, мощь куполов, протяженность горизонталей, устремленность вертикалей. Видимое подтверждает: благодаря ансамблю Василеостровской стрелки, возведенному в самом начале XIX века, в Петербурге смогло свершиться невозможное. В нем обрел реальность идеал... Идеал Классической красоты, суть которого — Гармония: соотнесенность, уравновешенность, соразмерность всего и вся в пространстве и во времени.

Это произошло потому, что в V веке до новой эры в Парфеноне афинского Акрополя была явлена Миру «красота простоты» и начала тревожить души людей несказанным своим совершенством. В истории землян было немало повторов Великого храма. Перед нами — пробившаяся в Новой России созидательная сила эллинского понимания красоты, что дала очередной золотой век теперь уже российской культуры.

Афинский Акрополь — воплощение Единства Неба и Земли. Санкт-Петербург — воплощение Единства Неба и Вод в многообразии ансамблей на островах, плывущих в море — Вечность. Да-да-да! Перед нами — Город, поднявшийся из Вод. Дивный, как сказка, как мечта, как чей-то сон, как обещание, что Рай на Земле возможен, если люди сохранят чистыми души. То — Красота, что, душу очищая, Мир спасает... Стоп! Опыт Петербургского бытия молчание Акрополя разрывает, рассказывая о себе и о том, что вознесло Элладу к Небесам и что Элладу сгубило...

Афинский Акрополь и Прекрасный город на Неве — Весть о Мировой гармонии, вера в которую — та единственная сила, что способна спасти людей от вторжения в их жизнь ужаса Хаоса, Бездны, Фатума.

Акрополь на беломраморной скале и Град над безмерными водами — воспоминание или упование на «Век золотой», когда Боги нисходили на Землю, чтобы сделать ее еще краше, когда люди поднимались до Небесных высот, чтобы стать Богам равными...

Афиняне поднимались к Богам по тропе Красоты, разделяющей две бездны: Бытия и быта. Перестав очищать душу Красотой, эллины предали самих себя: пали в бездну мирской суеты, где кипят разрушительные страсти. Потеряв себя в самих себе, дети прекрасной Эллады исчезли: кому много дано, с того много и спрашивается. Это жестоко?! Это справедливо.

Шествуя по Веселой земле, мы прошли Петербургским путем Красоты, что точно так же разделяет две бездны: Бытия и быта. Быт остался там, в обыденной жизни, отсеченной 12-часовым выстрелом бастионной пушки. История Бытия Прекрасного града разворачивается здесь, на Неве, Великой реке Времени, что смывает все суетное, обнажая Сути. В чем они? Может быть, в этом... В реальности достижима лишь Красота, но... Пока люди сохранят способность ощущать Красоту, они будут стремиться к Добру и Правде. И еще...

Пока душу людей питает Красота, не быть Городу, не быть Миру пусту. А потому... Не повторяйте страшной ошибки эллинов восходить в Небеса, о господа -россияне! Не забывайте о законах Бытия, что поднимают над бытом. То просит блистательный и трагичный Санкт-Петербург, в свои три века вобравший мудрость Мировой культуры.