Хорхе Анхель Ливрага, основатель международной школы «Новый Акрополь»
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ФИЛОСОФИИ
Из радиоинтервью. Буэнос-Айрес, 1975 г.
Вопрос: Не могли бы Вы кратко изложить Ваши идеи, касающиеся философии?
Х.А.Л.: Принято считать, что философия — греческое изобретение. Но слово «философия» означает «любовь к мудрости» или «стремление к мудрости», и я полагаю, что философия как стремление к мудрости родилась вместе с человечеством. Люди всегда искали истину, пытались познать суть вещей. И поэтому под философией я понимаю естественную склонность человека искать нечто основополагающее, те элементы, которые необходимы для его существования как мыслящего существа и как создания, которое является частью Вселенной.
Вопрос: Но такой поиск включает в себя и другие области человеческой деятельности, а не только то, что сегодня понимают под философией. Разве, к примеру, ученый или человек искусства не может быть философом?
Х.А.Л.: Разумеется. Во времена античности под философией понималось любое стремление к мудрости, независимо от того, идет ли этот поиск по пути искусства, науки, политики или литературы.
Однако со времен Декарта произошло разделение различных направлений, которые все больше дифференцировались. Сегодня (к понятию «сегодня» я отношу не только нынешний год, но и все наше столетие) человек способствует дезинтеграции культуры. Современную культуру характеризует стремление к специализации, в результате чего люди разделились на врачей, поэтов, литераторов и т. д., которые, в сущности, все могут являться философами.
Вопрос: Предполагаю, что Ваши философские взгляды базируются еще на каких-то источниках, кроме классики.
Х.А.Л.: Для меня основным источником является классическая философия. Думаю, что последующие философы лишь снова открывали древние подходы и применяли их. Этим я ни в коем случае не хочу умалить заслуг мыслителей, которые во все времена решали одни и те же проблемы. Но я все же считаю, что нет ничего нового под солнцем. По моему философскому убеждению, речь идет о поиске истоков. Барахтаясь в периферийных областях философии, мы только замутили воду и теперь должны искать ее истоки, корни в глубинах истории. Найти их можно в древних текстах Востока или в классических трактатах Запада.
Вопрос: Сегодня философа представляют человеком, далеким от действительности. Хотелось бы узнать, каково Ваше представление, как философа, об окружающем мире.
Х.А.Л.: Не думаю, что философ должен изолировать себя от действительности; если он на самом деле ищет истину, первичную реальность, то он прежде всего должен взаимодействовать с окружающей его действительностью. И не думаю, что философ должен удаляться от мира, напротив, он несет ответственность перед историей и временем, в котором живет.
К примеру, Платон для нас является классической фигурой, в каком-то смысле абстрактной. Но и Платон, и Аристотель, и Сенека, без сомнения, жили в своем времени. И хотя они были исключительными явлениями своей эпохи, все-таки они хорошо понимали ее. Думаю, современный философ также не должен полностью удаляться от мира, так как ему нужно попытаться понять и объяснить этот мир. Но не для того, чтобы оправдывать имеющееся положение, а чтобы его улучшить.
На мой взгляд, настоящее является звеном очень длинной цепи, идущей из прошлого в будущее... Философ должен пытаться держаться за цепь в целом, а не только за тот исторический момент, который дан ему судьбой. Однако, говоря так, я ни в коем случае не хочу сказать, что он должен пренебрегать временем, в котором живет. Я убежден в том, что философа касаются все человеческие проблемы, будь то проблемы духовные или материальные, экономические или социальные, политические или любые другие...
Вопрос: Представления, которые Вы сейчас изложили, кажутся несколько романтичными. Возможно ли осуществление этих идей на практике? Вы много путешествуете; считаете ли Вы, что где-то в мире это может произойти?
Х.А.Л.: Разумеется. Мы основали международную организацию, которая называется «Новый Акрополь», где все эти идеи пытаемся осуществить — в качестве эксперимента, поскольку нас немного. Это движение было основано здесь, в Буэнос-Айресе, почти двадцать лет назад. В настоящее время оно существует в одиннадцати странах * и скоро появится во многих других; оно охватывает уже тысячи людей. Я действительно уверен в том, что эти идеи можно осуществить на практике.
Мир, в котором мы выросли, разрушается: ему не хватает моральных ценностей, люди дезориентированы, молодежь настроена против старших поколений, придумана классовая борьба, политические партии противостоят друг другу. Я полагаю, что «Новый Акрополь» как движение, объединяющее людей, создающее дружеские, братские отношения между ними, может способствовать развитию нового и лучшего мира в свете целостной философии. Это философия, которая не просто анализирует явления, но синтезирует систему ценностей, чтобы дать возможность человеку становиться лучше.
Вопрос: Господин профессор, как был создан «Новый Акрополь»? Мы уже знаем, что он возник в Аргентине, но как это произошло и как развивалось это движение?
Х.А.Л.: Думаю, что появление «Нового Акрополя» было потребностью времени, потребностью, которая скрыто жила в тех, кто, как и я, двадцать лет назад посещал университет. Я осознал эту потребность, когда понял, что университеты дают информацию, но не способствуют формированию мировоззрения. Произведения классиков тогда хотя и рассматривались, но всегда слишком узко. Восточная философия совершенно игнорировалась, право заниматься ею оставлялось людям, не имевшим университетского образования. Считалось, что история — это тяжкий груз, который по возможности нужно сбросить и поскорее забыть. Для нас, напротив, история — это пьедестал для той статуи, которой является будущее.
Все это привело к тому, что мы — несколько молодых студентов — решили создать «Новый Акрополь». Начал издаваться журнал, стало собираться все больше людей, была разработана программа обучения. Потом мы обосновались и в других странах и начали путешествовать по всему миру. Это дало возможность собрать тексты, приобрести знания, наладить контакты с интеллектуальными центрами. Мы путешествовали на Восток, в Индию, в поиске древних священных текстов, работали над их переводами и адаптацией для молодых членов «Нового Акрополя». Что касается меня, то я посвятил себя Европе и занимался возрождением средневековых традиций, таких, например, как понятие чести Дамы и Рыцаря, — ведь, по нашему мнению, этот разлагающийся и погрязший в насилии мир снова настоятельно требует философского воспитания молодежи, а в дальнейшем, конечно, и всего человечества, чтобы снова обрести моральные ценности, которые поставят преграды насилию.
Вопрос: Предполагает ли это движение какой-то определенный образ жизни своих участников?
Х.А.Л.: Само движение уважает каждого человека, так как одна из ошибок многих мыслителей, особенно западных, заключалась в том, что они хотели установить жесткие формулы жизни для всех. Современный мир настолько привык все классифицировать и регламентировать, что делает это и с людьми, и с их образом жизни.
Мы просто предлагаем поиск непреходящих ценностей, приоритет воли над слабостью, работы над ленью и ответственности над попыткой остаться в тени, — таковы наши главные идеи.
Вопрос: А как обстоит дело с наукой? Каково ее место с точки зрения акропольского идеала?
Х.А.Л.: Мы знаем, что наука базируется на экспериментах, направленных на то, чтобы открыть общие законы природы, управляющие материей. Сегодня это сводится к вопросу: «Как происходит событие Х?»; мы же ставим и другой вопрос: «Почему происходит событие Х?»
Недостаточно знать и классифицировать, например, живые существа или ткани какого-то органа, нужно еще задаваться вопросами «почему» и «для чего». В чем состоит космическая потребность в биологической организации? Почему организмы вообще существуют? В этой точке встречаются философия и наука, которая становится еще одним инструментом в поиске знания.
Мы считаем, что наука должна играть позитивную роль. Общеизвестно, что сейчас расходы на вооружение и военную пропаганду намного превышают затраты на исследования лекарственных средств, решение социальных проблем и т. д. Если бы ученый был просвещен в области трансцендентальной философии, то он попытался бы найти правильную меру и больше работать для блага человечества.
Вопрос: А что Вы можете сказать об искусстве, господин профессор?
Х.А.Л.: Что касается искусства, то оно имеет те же проблемы. Сегодня под искусством — рассматриваем ли мы живопись, музыку или другие его виды — понимается, прежде всего, выражение личных ощущений. Однако не всегда то, что мы чувствуем, является подлинным и чистым. Часто наши чувства противоречивы и меняются даже в течение дня. Мы должны вернуться к тем канонам науки и искусства, которые дали бы возможность встречи с философией. Точнее говоря, искусство должно опять вернуться на те вечные пути, от которых никогда не отклонялись, например, китайское и японское искусство.
Техника исполнения должна рассматриваться в искусстве как средство выражения смысла — философского, религиозного или нравственного. Рисовать надо не потому, что этого хочется, а потому, что в этом есть духовная потребность. Нужно рисовать то, что несет в себе послание, которое может быть понято. Ведь сегодня часто встречаются произведения изобразительного искусства, которые могут быть поняты лишь малой группой посвященных либо просто вызвать споры и породить ряд мнений. Но в таком случае нам не нужно было бы искусство, так как простое созерцание природы может вдохновить человека на более красивые поступки, чем эти «произведения» псевдоискусства.
Вопрос: Профессор Ливрага, имеет ли «Новый Акрополь» новый конкретный подход в области педагогики, который дал бы возможность осуществления своего идеала?
Х.А.Л.: Да, конечно. Мы считаем важным воспитание людей, а не перемену общественной системы. Бесполезно изменять политические, социальные или экономические структуры, пока люди еще не воспитаны.
Нам нужно новое воспитание, которое строится на морали, а не только на интеллекте. В воспитании мы предлагаем брать за основу — как путеводную звезду, как направляющее начало — пример великих личностей мировой истории. При этом мы не поддерживаем тех, кто создает культ насилия.
В некоторых странах я встречал педагогический подход, который превозносит революции и революционеров — тех, кто провел всю свою жизнь в активной, агрессивной борьбе. Но если постоянно поддерживать среди молодежи культ насилия, культ преступника, который на экране телевизора выглядит романтичным и даже симпатичным, если сделать нормой похищение детей и женщин, нарушение правовых и этических принципов, то мы никогда не построим мир, который был бы лучше, а снова вернемся к «законам джунглей», когда каждый должен иметь оружие, чтобы защищаться. Это ведет нас к новому средневековью, и над подобной перспективой следовало бы задуматься.
Вопрос: Профессор Ливрага, все, что Вы рассказали, в высшей степени интересно. Но я хотел бы спросить: связан ли «Новый Акрополь» с каким-либо политическим или религиозным направлением?
Х.А.Л.: Нет. Мы ничего не требуем от наших членов, но облегчаем им приближение к естественному мистическому сознанию, которое присуще человеку. Я думаю, что существенное различие между человеком и животным состоит не в том, что человек не имеет хвоста или что он умеет думать. Мы знаем, что дельфины тоже в каком-то смысле думают, могут говорить друг с другом и выражать себя. По сути, человека от животного отличают мистика и вера во что-то высшее. Но вера во что-то высшее не обязательно связана с той или иной религией. Мы считаем, что все религии являются действенными формами восхождения к мистической реальности, к Истине. Для одних христианская религия больше подходит, чем буддизм, для других буддизм больше подходит, чем брахманизм, для третьих иудаизм больше подходит, чем ислам. Это только примеры, я не хочу этим сказать, что одна религия лучше, чем другая. Скорее, я имею в виду, что для разных людей существуют разные пути, и, может быть, кому-то больше нравится не одна религия, а комбинация из всех религий. Для них будет полезным наше сравнительное изучение религий; оно служит тому, чтобы каждый мог лучше познакомиться с разными формами религий; и единственное, чего мы добиваемся, — это пробуждение мистических корней.
Что касается политики, не нужно быть великим философом (я ведь и сам очень маленький философ), чтобы понять, что ни одна из политических форм последних лет не принесла ничего хорошего. Мы видим что многие народы живут в нищете, что растет неграмотность, что полтора миллиарда людей в разных странах голодает, причем это могут быть страны капиталистические, коммунистические или страны третьего мира... Одним словом, все терпит крах.
Я думаю, нам следует начать сначала и попытаться создать политику, которая базируется не на мнении или инстинкте, а на науке, здравом смысле и великодушии. Платон в своем «Государстве» давно предложил форму, которая, возможно, могла бы быть полезной и в наше время.
Вопрос: Могли бы Вы объяснить нам, во-первых, какова политическая форма, предложенная Платоном, и, во-вторых, существовала ли в истории форма правления, которая приблизилась к ней?
Х.А.Л.: То, что предлагает Платон, не является ни новым, ни старым, оно принадлежит всем временам. Если Вы позволите, я приведу пример, чтобы это стало понятным: само собой разумеется, что нужно быть врачом, чтобы стать директором больницы, — нужно изучить медицину, а предварительно закончить среднюю и высшую школу. Если говорить еще конкретнее, чтобы стать директором больницы, нужно получить диплом, а чтобы стать президентом Республики Аргентина, достаточно достичь возраста 33 лет, состоять в браке, быть католиком, уметь читать и писать; но никто не требует подтверждения основных профессиональных способностей, как бывает при получении любого поста — например, должности в банке.
Таким образом, мы нуждаемся в университете политических наук, лучшие выпускники которого были бы наиболее способны к руководству народами. Недопустимо импровизировать при выборе президента — того, кто должен управлять народом, — так же, как нельзя импровизировать при назначении кого-либо врачом или юристом. Это и предложил Платон, говоря о философской аристократии: наиболее способные личности проходили бы через систему отбора или, как мы говорим сегодня, через экологическую систему. Тогда мы пришли бы к определенному кругу людей, которые были бы уполномочены управлять государством. Это была бы монархическо-аристократическая форма, если нужно как-то назвать ее. Однако она не является наследственной, но основывается на способностях личности проводить в жизнь то высокое искусство, каким является политика. А как утверждал сам Аристотель, это важнейшая и труднейшая из всех наук.
Вопрос: Возвратимся ко второй части вопроса: был ли в истории какой-то народ, который имел систему правления, близкую к предлагавшейся Платоном?
Х.А.Л.: Это трудно установить, ведь мы знаем лишь последний день истории человечества, да и его знаем плохо. Нам известны народы, которые достигли определенной политической стабильности, как, например, египтяне, государство которых просуществовало тысячи лет. Я понимаю, что некоторые из слушателей могут сказать: «Но в Египте все же было рабство!» Я убежден в том, что если бы сегодня мы лишились машин, то, наверное, тоже было бы рабство. Но тогда это были не те рабы, принуждаемые к работе палками, которых мы знаем из кинофильмов, — нет, это романтическая версия рабства XIX столетия. Сегодня мы знаем, что великие архитектурные творения египтян были воздвигнуты не рабами. Я думаю, что скорее они были построены благодаря глубокой религиозной вере — так же, как великие кафедральные соборы. Так что вопрос рабства достаточно относителен.
Существовала также, например, Римская империя, которая при всех ее ошибках и импровизациях все-таки смогла пронести дальше греческую культуру. Если бы не было «моста» Римской империи, то до нас не дошли бы культурные ценности античности. Было много хорошего и на Востоке, но об этом сейчас нет возможности говорить.
Вопрос: Господин профессор, Платон предложил аристократию как форму правления. Какие изменения, по Вашему мнению, произошли с течением истории в понимании значения слова «аристократия»?
Х.А.Л.: Невозможно вспомнить все имеющиеся интерпретации. Очевидно, что сегодня распространенные социально-экономические доктрины путают аристократию с олигархией. «Аристократия» значит «правление лучших», в то время как сегодня под аристократией понимают просто очень богатых людей, определенным образом одевающихся или имеющих особый стиль общения с людьми. Но это не та аристократия. Мы имеем в виду аристократию духовную. Духовная аристократия нашего времени тоже хорошо одета, ее облачение — моральные принципы, красота и благородство. И это позволяет всем нам жить в лучшем, более чистом мире. Это и есть аристократия. Но мы не отождествляем аристократию с бюрократическими системами, в которых правят деньги.
Вопрос: Вернемся к «Новому Акрополю». На какие средства он существует? Я предполагаю, что достаточно трудно в нашем мире и особенно в нашей стране поддерживать жизнь такой организации, как «Новый Акрополь».
Х.А.Л.: «Новый Акрополь» не ориентирован на прибыль и опирается прежде всего на добровольную поддержку людей. Это значительно снижает расходы на его содержание. Наши затраты сводятся к минимуму и ограничиваются самым необходимым, как, например, аренда или покупка помещения, печатных материалов, пополнение библиотеки и т. д. Наши преподаватели работают безвозмездно, и все, кто сотрудничает с нами в этой работе, зарабатывают на жизнь в другом месте, чтобы не обременять «Новый Акрополь». Таким образом, расходы на содержание такой большой организации, как наша, меньше, чем может казаться извне. Эти средства складываются в основном из добровольных пожертвований учеников и всех тех, кто поддерживает акропольский идеал. Это не всегда деньги, часто речь идет о подарках, таких, как, например, диапроекторы, печатные машинки, столы и т. д. Это ведь не бизнес.
Вопрос: Господин профессор, что такое свобода?
Х.А.Л.: По-моему, свобода — это средство, а не цель. Свобода может быть хорошей или плохой, в зависимости от того, как ею пользоваться. Свобода — как нож. Нож в руке преступника — это плохо, нож в руке хирурга — это то, что может спасти жизнь больного. Свобода в руках мудрых людей будет служить на благо народа, а в руках невежественных людей, в руках людей, которые всецело находятся во власти своих страстей и эгоистических амбиций, свобода будет средством для оправдания грабежей, убийства или угнетения слабых.
Вопрос: Вы думаете, что человечество стремится к мудрости для достижения свободы?
Х.А.Л.: Да, я так думаю. Я верю, что человечество от природы склонно к философии и стремится к мудрости. Если мы сегодня говорим о свободе, то мы должны спросить себя: свобода от чего или свобода для чего? Понятие свободы предполагает освобождение от чего-то. Если я освобождаюсь от моих добродетелей, тогда моя свобода негативна. Если я освобождаюсь от моих недостатков, тогда она позитивна. Таким образом, свобода сама по себе ни позитивна, ни негативна. Конечно, свобода сегодня на устах у всех. Все говорят о свободе, однако надо сначала подумать: свобода от чего, свобода для чего и, наконец, в чьих руках свобода?
Таким же позитивным, как и свобода, может быть повиновение, одно связано с другим. Когда мы, например, повинуемся плохому человеку, тирану, тогда мы становимся орудием его худших качеств. Когда мы, напротив, повинуемся хорошему человеку, когда мы повинуемся мудрости или высоким моральным принципам, тогда мы являемся орудием добра. Итак, можно сказать, что свобода и повиновение не исключают, а дополняют друг друга.
Человек, который действительно является философом, несет внутри себя свободу и повиновение в гармоничном сочетании — как два способа выражения одной и той же реальности и одного и того же поиска.
Вопрос: По Вашему мнению, обладает ли человек по своей природе способностью различать добро и зло?
Х.А.Л.: Вообще говоря, человек не обладает знанием добра и зла. У него есть обычаи, а обычаи — это нравы, то есть каждодневное поведение, и то, что сегодня является хорошим, может через сто лет стать плохим.
Человека надо воспитывать (отсюда важность воспитания), и средства массовой информации нужно использовать именно для этого, а не для развращения людей. Человеку — или, правильнее сказать, большинству людей — свойственно стремление к добру; но если с детства внушается культ насилия, эксплуатации и выживания любой ценой, то способность различать добро и зло будет затухать, и в конце концов человек станет глухим для голоса его собственной души и превратится в эгоиста, для которого все средства хороши и который не обращает внимания на боль, которую он причиняет другим. Мы считаем, что в основе всего лежит новое воспитание, и важно, чтобы средства массовой информации способствовали пробуждению лучшего, что есть в человеке.
Вопрос: Профессор Ливрага, имеет ли «Новый Акрополь» какие-либо цели?
Х.А.Л.: Да. Существуют три основных принципа, которые я могу изложить.
«Новый Акрополь» стремится создать ядро братства людей, мужчин и женщин, которые не чувствовали бы себя отделенными друг от друга цветом кожи, верой предков или собственными убеждениями; людей, больше опирающихся на то, что их объединяет, чем на то, что их разделяет.
«Новый Акрополь» предлагает сравнительное изучение в области науки, искусства, политических форм и, наконец, всего, что служит человеческой культуре, потому что только таким образом человек может научиться понимать и выбирать. Кроме того, так отметаются ограниченные, вредные толкования, поскольку часто тот, кто прочитал одну-единственную религиозную книгу, отвергает множество других лишь на том основании, что он их не знает. Если бы он их знал, то увидел бы, что все они содержат одну и ту же Истину, Послание, которое отличается лишь формой, маской, соответствующей конкретному историческому моменту или географической области.
«Новый Акрополь» предлагает изучать природу, исследовать все, что еще не было исследовано, в том числе и самого человека в его глубинных аспектах: психологическом, ментальном, чувственном и эволюционном. Чем лучше человек узнает самого себя, тем лучше он будет к себе относиться.
Вопрос: Вы боитесь смерти, господин Ливрага?
Х.А.Л.: Нет, скорее, я боюсь жизни, так как погубить нас может именно жизнь, а не смерть. Смерть и жизнь являются не чем иным, как двумя сторонами одной и той же реальности.
У нас есть тело, и мы думаем, что, потеряв его, тоже перестанем существовать. Но очевидно, что в природе все трансформируется. Если энергия и материя являются двумя формами одной и той же реальности, тогда человек будет продолжать существование независимо от того, обладает он телом или нет. И поэтому я не боюсь смерти. И когда я говорю, что скорее боюсь жизни, я говорю это в шутку, так как жизнь всегда ставит перед нами испытания, искушения, которые философ должен быть готов преодолеть.
С доброй волей — в акропольском смысле — нам не слишком трудно идти по жизни достойно и благородно. Я не вижу различия между жизнью и смертью. Платон говорил, что мертвые рождаются из живых, а живые происходят из мертвых.
Вопрос: С кем из великих исторических личностей Вы более всего хотели бы встретиться, если бы была такая возможность, и что бы Вы тогда стали делать?
Х.А.Л.: Это трудный вопрос. Я бы, например, очень охотно встретился с Буддой, Иисусом, Сократом или Сенекой. Однако нужно еще посмотреть, захотели ли бы они встретиться со мной. Иногда мы думаем, что хорошо было бы познакомиться с какой-либо великой личностью; но следовало бы подумать, достаточно ли мы велики, чтобы понимать их, так как иначе наше присутствие было бы им в тягость. Мы можем думать: «Как здорово было бы быть учеником Иисуса!» Но скорее всего, мы оказались бы лишь помехой для него и лишним грузом. Для того чтобы стать учеником Иисуса, нужно быть подобным ему. И нам еще многого не хватает, чтобы говорить о подобии такому божественному воплощению, каким был этот великий Учитель.
Вопрос: Профессор Ливрага, я хотел бы снова возвратиться к теме «Нового Акрополя» и задать Вам еще один вопрос. Что делает «Новый Акрополь» сейчас и какие у него планы на будущее?
Х.А.Л.: Кое-что я уже рассказал. Мы будем открывать нашу организацию в новых странах. Мы планируем также издавать еще больше книг, чем до сих пор, продолжать наши исследования и развивать их в форме отдельных институтов науки, искусства, политических наук и философии. В некоторых университетах существует большая проблема: они политизированы до такой степени, что в них тяжело учиться. Мы предлагаем тип университета, который являлся бы Домом Знания, где не было бы насилия, политики и религиозного давления, где каждый имел бы возможность учиться, где не было бы места экономической эксплуатации, где обучение не превращалось бы в бизнес. Наши планы состоят в том, чтобы расширить свое представительство в разных странах и укрепить то, что уже делается.
Вопрос: Есть ли у вас какие-либо конкретные планы в области религии, господин профессор?
Х.А.Л.: «Новый Акрополь» — не религиозная организация. Мы изучаем религии, чтобы лучше понимать их. Мы пытаемся пробудить мистическое чувство, которое каждый может проявлять в той религиозной форме, которую предпочитает.
Вопрос: Господин профессор, что нужно, чтобы вступить в «Новый Акрополь»?
Х.А.Л.: В «Новом Акрополе» работают взаимосвязанные секции и группы разного уровня, но для вступления в «Новый Акрополь» не требуется ничего особенного. Нужно только уметь читать, писать и быть предрасположенным к философии, интересоваться глубинными вопросами существования. Этого достаточно.
Поэтому мы начинаем с цикла, который называем «испытательным», когда обучающийся определяет для себя, действительно ли ему нравится «Новый Акрополь» (поэтому это испытание не только для него, но и для нас тоже). Мы не верим в ту форму массового гипноза, использующуюся в средствах массовой информации, когда каждая организация, движение или школа говорит, что она самая лучшая. Я не буду говорить, что «Новый Акрополь» — самое лучшее движение; правильнее будет сказать, что «Новый Акрополь» является лучшим путем для тех, кто акрополец по своей природе. Но чтобы стать членами «Акрополя», они, конечно, однажды должны прийти в наши залы, принять основные идеи и в конечном итоге поддерживать с нами связь. Мы считаем, что нужно от семи месяцев до года, чтобы человеку стало ясно, нравится ему «Новый Акрополь» или нет.
Вопрос: И в заключение, господин профессор, мы просим Вас сказать несколько слов нашим слушателям.
Х.А.Л.: Я не буду импровизировать, скажу одну из фраз, которую часто повторяю. Мы должны стремиться не просто к новому миру, а к миру лучшему. Я думаю, что само по себе новое не имеет ценности, нас не интересует новизна ради новизны; новое представляет ценность лишь в той мере, в какой оно ведет нас к добру, достоинству и эффективности.
________________
* Сегодня «Новый Акрополь» существует более чем в сорока странах мира. — Прим. пер.